Только Захотеть
далеко добираться пешком до города, где пахнет чужой весной
если дорога тебя обманывает и говорит свернуть за ненужным углом,
а дельфины в море ловят твои утраты, горечи и печаль,
осторожно пряча их за чёрной скалой, -
а внутри большой лужи спит черепаха
собирает всё это и не делится больше с тобой
а ты просто сидишь на дне и крепко держишь засов,
где город всё меньше бросает к ногам песок,
пытаешься отозваться, чтобы обрадовать и рассказать о том,
как ждёшь непременно до вечера, до темна, до первых холодных трамваев
признаваясь, как сравниваешь край имён пока слышишь звон
перелётов, рейсов, не знакомого раньше страха и рёва вагонных колёс
а всё что осталось в ладонях, невысказанное и больное
так и остаётся лежать на траве, а слова
"я прошу тебя", "ради меня" медленно превращаются в
"что поделаешь", "не сердись", "я знаю, тебе пора"
выйди на берег первая, камешки посчитай,
рыбаки несут целые сети песка
...воздуха нет, молча свернулась земля
как же глаза болят, оттого что не видят тебя
если дорога тебя обманывает и говорит свернуть за ненужным углом,
а дельфины в море ловят твои утраты, горечи и печаль,
осторожно пряча их за чёрной скалой, -
а внутри большой лужи спит черепаха
собирает всё это и не делится больше с тобой
а ты просто сидишь на дне и крепко держишь засов,
где город всё меньше бросает к ногам песок,
пытаешься отозваться, чтобы обрадовать и рассказать о том,
как ждёшь непременно до вечера, до темна, до первых холодных трамваев
признаваясь, как сравниваешь край имён пока слышишь звон
перелётов, рейсов, не знакомого раньше страха и рёва вагонных колёс
а всё что осталось в ладонях, невысказанное и больное
так и остаётся лежать на траве, а слова
"я прошу тебя", "ради меня" медленно превращаются в
"что поделаешь", "не сердись", "я знаю, тебе пора"
выйди на берег первая, камешки посчитай,
рыбаки несут целые сети песка
...воздуха нет, молча свернулась земля
как же глаза болят, оттого что не видят тебя
Ты самая длинная книга, которую мне довелось когда – либо взять в руки. Вот уже несколько лет постоянно держу томик тебя при себе, а последние полтора года и вовсе не выпускаю его из рук. Боюсь, что если отпущу, то так и не узнаю, что там дальше в тебе мне предстоит прочесть. Но вместе с тем боюсь продолжать читать – а что если, зачитываясь тобой без остатка, я оставляю на полке непрочитанными другие, не менее интересные книги.
Время от времени я ставлю твой томик на полку и начинаю читать другие книги. И на одном дыхании я читаю первые пять страниц каждой новой книги, а потом с чистой совестью ставлю ее на полку. Я вряд ли когда-нибудь снова достану ее с полки, если только мне понадобится пресс-папье или подставка под горячее. Вот снова у меня в руках родной томик тебя. Читаю.
Я по-прежнему не перестаю удивляться, как искусно в тебе сплетены моменты от тех, что бывают исключительно в кино и умиляют всех подряд, до тех, что обескураживают и заставляют разводить руками. В тебе есть все: и сказки на ночь, и уроки жизни.
Снова улетаю. Ставлю тебя на полку. Буду читать исключительно новые книги. А по возвращении домой я первым делом достану с полки томик тебя, открою наугад, и снова твои строки будут заставлять меня грустить или улыбаться, удивлять неожиданными поворотами событий. В промежутках тебя я буду время от времени читать новые книги, потом буду ставить их на полку и возвращаться к тебе. Вот только бы ты, как и прежде, была на моей книжной полке.
Вернулся. Очень переживал, что кто-то другой взял тебя почитать, что этот кто-то другой загибал уголки твоих страниц, или ставил незаточенным карандашом жирные пометки между строк, или ненароком пролил кофе, навсегда оставив на твоих страницах коричневые разводы.
Я больше не хочу оставлять тебя на полке.